Гробницы Немертеи

Марианна Алферова

Прошло несколько веков с тех пор, как грандиозный технологический скачок вынес корабли землян за пределы Солнечной системы. Люди узнали о существовании многочисленных рас, похожих и не похожих на нашу, создали свои колонии на далеких мирах и были приняты в бескрайнюю галактическую конфедерацию. Они внесли скромную лепту во вселенскую науку и получили много нового от инопланетян, которые, надо заметить справедливости ради, вовсе не спешили делиться с чужаками своими секретами. Совсем напротив, они пуще глаза берегли наследие предков и сурово наказывали всякого, кто на это наследие посягал, даже если он исходил из самых благородных побуждений. А когда эти прижимистые существа слышали имя профессора Платона Рассольникова, за увлеченность историей прозванного Атлантидой, они скрежетали – кто зубами, кто жвалами, кто роговыми пластинами – и умоляли своих богов обрушить самую страшную кару на голову грозы космических сфинксов.

А он – в белом смокинге, с тросточкой в руке, цветком кактуса в петлице, громадным багажом знаний в голове и нежной любовью к текиле в сердце всеми правдами и не правдами проникал в сокровищницы древних цивилизаций и выносил оттуда дивные украшения для своей прекрасной дамы, имя которой – Археология.

Об одном из его подвигов и повествует эта книга.

ЗЕМЛЯ-ДУБЛЬ, ОЧЕНЬ ПОХОЖАЯ НА СТАРУЮ ЗЕМЛЮ

Почему Платон Рассольников обратил на нее внимание? Он и сам не знал.

Разумеется, она была примечательна. Именно примечательна, а не привлекательна. К полуночи в казино “Индепенденс” собирается такая публика, что даже неверно выбранный оттенок помады или слишком громко сказанная фраза недопустимы. Моветон. И тут эта женщина… Да, недурна, недурна… И молода к тому же, и скорее всего молодость эта естественная, без нынешних штучек – но!.. Даже мысленно Платон поставил восклицательный знак. Если у молодой особы (он никак не мог назвать ее дамой) хватило денег приобрести входной билет, то почему она пожалела пару тысяч кредитов на приличное платье? Ибо ее наряд из бледно-зеленой искусственной парчи с черными слезками вышел из моды как минимум два года назад… Или больше? Пожалуй, больше. Нет сомнения, у платья имелось достоинство: вырез открывал спину до самой ямочки. Платон подумал, что удивительно гладкая, покрытая золотистым загаром кожа незнакомки выглядела куда более дорогой, нежели платье, – странное сравнение, хотя и верное, ибо нынче в мире есть только одна возможность для сравнения: это – дороже, то – дешевле. А все остальные сравнения сами не стоят и гроша.

Женщине надо было явиться сюда без одежды, смотрелась бы лучше. Впрочем, если она и не пришла голой, то могла таковой уйти. Ибо опять проиграла. В течение тех минут, что Платон следил за игрой, она все время ставила на одну и ту же цифру – “19” и все время проигрывала. Ей не везло, но незнакомка упрямо делала ставки. Даже невозмутимый крупье, небрежно сметая в очередной раз горку проигранных фишек, позволил себе улыбнуться краешком рта. Женщина заметила эту мгновенную усмешку, и тут на лице ее отразилось такое высокомерие, такое ни с чем не сравнимое чувство собственного достоинства, что все спесивые лакеи должны были немедленно вытянуться в струнку при виде этих гневно изломленных бровей. И невоспитанный крупье мгновенно оценил гримаску, лицо его вновь оледенело, а губы раздвинулись в привычной вежливой и ничего не значащей улыбке, похожей на листок бумаги, на котором написано “ничего”. После этой немой сценки Платон решил, что должен еще на несколько минут остаться возле стола с рулеткой и понаблюдать за странной гостьей. Она вновь поставила на “19”. Манера ее игры не требовала особого внимания, и, разумеется, она заметила мужчину в белом костюме с бледно-лиловым цветком “mamillaria blossfeldiana” в петлице. Мужчина был молод, лицо покрыто естественным загаром, а русые от природы волосы выцвели до оттенка натурального золота. Зато брови остались темными. Глаза смотрели насмешливо, ироничная улыбка могла бы украсить чело патриция эпохи серебряного века римской литературы. Вот только нос, коротковатый и немного курносый, переселился на лицо аристократа с физиономии водителя грузового корабля.

Женщина улыбнулась немного натянуто и опять же слишком высокомерно и поправила – чуть-чуть – темно-каштановые волосы, пронизанные золотыми струйками крашеных прядей. Мода эта была тоже давней, но в отличие от платья еще не устарела. Вновь и вновь какая-нибудь отчаянно молодая красотка решала, что золотые нити в ее прическе никто не спутает с сединой, и красила волосы подобным образом. Посетительницу казино никак нельзя назвать юной, но ей шла золотоструйная мода, явившаяся в Галактику с Немертеи – планеты, открытой много лет назад. Там все было окутано золотыми нитями; дома, дороги, и даже деревья оплетали сверкающие сетки. Планета казалась огромным самородком, и толпы законных и незаконных искателей кладов кинулись за добычей, лишь только карантинная служба Лиги Миров дала добро. Некогда было ждать выводов космических разведчиков и космоархеологов. Вмиг залихорадило межпланетную биржу, цены на золото полетели вниз… Платон даже подумывал, не заскочить ли на Немертею по дороге с… На какой же планете он тогда был? Но это в принципе неважно. Потому что он все равно не полетел. Наверное, подсказало чутье: не трать времени понапрасну. И правда – вскоре кладоискатели хлынули назад: золотоносная жила оказалась бедненькой россыпью. Да, золото на планете было. Но слишком мало. В недрах обманчивой Немертеи нашлись лишь полностью истощенные шахты. А эти нити… Они практически невесомы и не представляют ценности. Ничего не знача как произведения искусства, на вес они все вместе могли дать не более тонны. Но попробуй собрать тонну из нитей тоньше волоса. Женщина опять проиграла. И вновь улыбнулась Платону. Фишек у нее не осталось, и она медленно поднялась из-за стола. Ее место тут же заняла какая-то лощеная девица, а не менее лощеный молодой человек в смокинге встал у своей дамы за спиной. Женщина в зеленом направилась к окошку за фишками. Но шла она как-то неуверенно, будто сомневалась, стоит ли продолжать игру, и даже пару раз остановилась и огляделась по сторонам. Возможно, она хотела убедиться, что мужчина в белом костюме следует за ней. Но скорее другое: она явно кого-то опасалась. Наконец женщина решительно шагнула к окошку и протянула что-то в полукруглое отверстие в стекле. Отнюдь не кредитку – это Платон разглядел точно. И неторопливо двинулся следом, как будто тоже собирался прикупить фишек. – Только кредитки, – он скорее угадал, нежели расслышал ответ клерка. – Я прошу вас! – эту фразу Платон различил дословно – у женщины был резковатый голос. – Очень прошу… – она вновь продвинула какую-то вещицу в окошко.

– Вы уронили… – Археолог не торопился возвращать находку – золотую тончайшую пластинку с едва заметным рельефом.

Его пальцы мгновенно ощупали реверс – нет сомнения, перед ним подлинный артефакт из гробницы Немертеи. Вернее – почти нет сомнений. Таких пластин обнаружили всего восемь, и, как помнилось – а помнил он точно, – все они находятся ныне в музее Межгалактического Археологического Общества под надежной охраной. Откуда же эта, девятая?

– Благодарю… сэр. – Она взглянула на него в упор, без тени жеманства или кокетства, будто спрашивая о чем-то или испытуя. Глаза у нее были темно-зеленые, как бутылочное стекло. Нынче такой цвет радужной оболочки не в моде. Но кто знает, может быть, цвет глаз у нее натуральный?

Он вернул ей пластину и представился, назвав вместо фамилии прозвище:

– Платон Атлантида.

Она спросила в ответ:

– Вы любите погибшие цивилизации?

Получается, она знала, кто такой Платон Рассольников. Вряд ли она слышала про ученика Сократа и погибшую Атлантиду.

– О да… Особенно, если от них осталось золото. И как можно больше.